Командир радиационной разведки о мифах Чернобыля и последствиях ядерной войны

Вся правда об аварии на ЧАЭС и последствиях в спецпроекте 30 лет спустя: (Не)официальная история катастрофы ЧАЭС

Сергей Мирный — один из самых известных ликвидаторов, который знает о Чернобыльской катастрофе буквально все и на разных уровнях. Выпускник химического факультета Харьковского университета, он был командиром взвода чернобыльской радиационной разведки. После демобилизации из Чернобыля вернулся в свою лабораторию и еще какое-то время работал в качестве исследователя-физикохимика. Стал экологом. Написал несколько романов об аварии на ЧАЭС. Сейчас является шеф-гидом объединения организаций "Чернобыль тур", где активно работает над тем, чтобы ликвидировать информационное загрязнение, возникшее в обществе в результате аварии на ЧАЭС.

В интервью сайту 24tv.ua он рассказал о том, от чего больше всего пострадали ликвидаторы, опроверг нелепые чернобыльские мифы, в которые мы до сих пор верим, объяснил, о каких реальных последствиях аварии на ЧАЭС мы никогда не задумывались и показал что общего между аварией и современной Россией.

Когда читаешь воспоминания, складывается впечатление, что героизм и желание простых ликвидаторов что-то делать постоянно сталкивались с идиотизмом штабных офицеров...

Абсолютно точно. Мне на тот момент было 27 лет. Когда я попал в Чернобыль, то увидел социальную советскую систему как в разрезе: колоссальная способность мобилизовать огромные ресурсы, брошенные на ликвидацию, и при этом — не менее колоссальная неэффективность.

Как это выглядело на практике?

У меня лично львиная доля усилий, нервов и здоровья пошла не на борьбу с радиацией, а на борьбу с другим ведомством: мы — разведчики, они — дезактиваторы. Моя ежедневная работа заключалась в том, чтобы утром привести колонну БРДМ в Зону, получить в штабе в городе Чернобыль задачи, раздать их, разослать экипажи на маршруты, самому съездить на разведку, вечером сдать данные в штаб и выехать из зоны в лагерь, который расположен в 5 км. А ночью — проработать горы бумаг, посчитать дозы, составить планы на завтра, расписать машины и экипажи, составить отчеты. Так вот, с этого дневного распорядка наибольше нервов, кроме борьбы с начальством, у меня занимали процедура выезда из зоны и общение с дезактиваторы.

Почему?

Потому что мы, как разведка, ездили наиболее загрязненными местами. При выезде наши машины разведки мылись специальными растворами (типа стирального порошка, но более едкими), но часто бывало так, что после помывки все равно оставались загрязненными на 10-20% выше допустимого предела. Каждый раз объяснял: "Ребята, вы же знаете, мы — 25 бригада, стоим в 5 км от КПП "Дитятки", дальше никуда не ездим, каждый день через вас одной и той же колонной проезжаем. Так как мы можем радиацию развозить? Так выпустите нас. Мы уже на ужин не успеваем". А дезактиваторы мне отвечали: "Мы не можем, у нас такая инструкция. Выпустим вас загрязненными выше нормы — и нам тогда сделают ой-ой-ой". И они пишут — "на площадку отстоя техники", которую охранял один часовой с карабином без патронов. А в наших машинах — много реально дорогостоящего оборудования, не говоря уже о всяких полезных автодеталях. А если кто-то залезет и что-то открутит?

Я никак не мог оставлять машины там — на чем тогда нам завтра утром ехать на разведку? А мы работали на главный военный штаб зоны — Оперативную группу Министерства обороны СССР, на ее отдел радиационной разведки. В нем полные, точные и новейшие данные о радиационной обстановке, которые мы привозили и которые, в частности, использовала и правительственная комиссия. И оставлять машины, без которых мы не выполним наши задачи, я просто не мог.

И как Вы выходили из такой ситуации?

Делал скорбное выражение лица, соглашался — "ну на могильник, так на могильник", — ехал колонной в его сторону — а дальше кустами, мимо могильника — колонной мы бежали из зоны. И это были наши едва ли не самые опасные действия в день, причем сразу в нескольких смыслах.

Тоесть?

Ну вот например, однажды вся наша колонна из 15 семитонных машин с разгона прыгала в овраг: лесная дорога, которой мы бежали, неожиданно кончилась оврагом — и развернуться и сдать всей колонной никак. Пришлось прыгать: экипаж вышел, в машинах одни водители... Яр там был пологий, песчаный — обошлось. Надо понимать, что мы там все чокнутые были — потому что это было адекватно ситуации... И надо еще учесть, что за то, что я вывозил за пределы зоны загрязненные машины, меня могли запросто потянуть в военную прокуратуру.

Система была организована глупо. Мы долго грызли мозг всем, чтобы этот вопрос как-то решить — и только через месяц наконец было решено, чтобы машины разведки оставались в городе Чернобыль. Вот так едва ли не наибольше своего здоровья я потратил в борьбе с людьми, которые тоже вроде занимались нужным делом.

А командование вообще имело понимание того, с чем они столкнулись и что такое радиация?

Более или менее. Попадались совсем тупые чуваки, вроде нашего командира роты. Он был таким хозяйственным мужичком, постоянно искал какое-то оборудование. Он нам сказал: "Классно, вы завтра поедете под АЭС, там строительная площадка 5 и 6 энергоблоков. Вот вам список, наберите мне досок, проволоки, чтобы электричество провести". Но в целом понимание было.

Здесь еще надо сказать, что Чернобыль случился неожиданно для всех, это было абсолютно непредвиденное явление — и поэтому мы все там учились в процессе. Я тоже учился. Делал такие вещи, которые никогда бы не сделал в другом состоянии и в других условиях. И поэтому я не осуждаю, например, Горбачева. На первых этапах аварии на высших уровнях руководства страны шла задержка — никто не мог поверить в колоссальный масштаб аварии и загрязнения. На третий день, как мне рассказывали, замминистра энергетики бодро докладывал в Москву, что за три месяца четвертый энергоблок (которого уже не было) снова подключат к единой энергетической сети Советского Союза.

Каковы реальные медицинские последствия Чернобыля?

Есть два медицинских последствия Чернобыля, которые твердо и надежно связаны с фактом облучения. Первое: несколько смертей от острой лучевой болезни тех ликвидаторов, которые были задействованы в первые дни. Я не очень доверяю этой статистике, но даже если она в десять раз уменьшенная, то речь идет о нескольких тысячах человек. На фоне общего количества ликвидаторов в 600-900 тысяч человек, это очень незначительный процент.

Второе. Полесье — это регион йододефицитный, в отличие от, например, морского побережья, где с йодом все в порядке. Поэтому щитовидная железа местных жителей очень жадно поглощает весь тот йод, который попадает в организм. Самая жадных до йода щитовидка у детей: эта железа участвует в процессах роста, а дети растут быстрее, поэтому йод им более нужен. И здесь взрывается 4-й реактор, где нарабатывается, кроме всего прочего, радиоактивный йод, как продукт деления ядерного горючего — и этот йод разносит по Полесью. Организм местных детей хватает этот радиоактивный йод, щитовидная железа его концентрирует, и он ее озаряет. До Чернобыля рак щитовидной железы у детей был очень редкой болезнью — 2-3 случая на 100 тысяч детей. После Чернобыля частота выросла примерно на 100 раз. После неистовых дебатов в ВОЗ, МАГАТЭ и вне их было признано, что это был результат Чернобыльской аварии.

А лучевая болезнь у ликвидаторов...

Почему-то считается, что острая лучевая болезнь — это капут. Ничего подобного. Есть легкая форма. Я лично знаю людей, бывших операторов 4-го блока, перенесших лучевую болезнь. Их пролечили, они позаканчивали университеты, имеют семьи, нормальные люди, положительные, здоровые и социально активные. Да, они имеют определенные ограничения по образу жизни, но такие ограничения не помешали бы нам всем: здоровое питание, правильный режим. То есть, лучевая болезнь легкой степени не является смертельным диагнозом. Так же, как и рак щитовидной железы. Благодаря мониторингу его рано выявляют, оперируют, прописывают синтетические гормоны.

Была создана специальная программа, по которой японцы помогали детям с поражением щитовидной железы. Была международная поддержка по другим направлениям, без которой мы бы не справились?

Конечно. Это была очень большая международная помощь, особенно в первые годы, я даже не могу ее всю перечислить. Сочувствие было колоссальное. Тогда как раз падал Советский Союз, распадалась социально-экономическая система. Середина 90-х — это сплошные лишения и на уровне государства и на уровне отдельных семей и людей. Поэтому международная помощь была тогда чрезвычайно актуальна.

Почему авария на ЧАЭС — это незаурядная катастрофа?

Потому что совпал целый ряд факторов. Это произошло из передовой на тот момент технологии человечества, в культурно важной части мира, Европе, и в тот момент, когда внимание планеты было нацелено на Советский Союз — благодаря перестройке, благодаря Горбачеву, который появился вместо старых полумертвяков, что типа руководили страной и пытался что-то менять к лучшему. Поэтому это событие задело культурно-исторический нерв человечества. Добавилось также то, что в то время началась компьютерная революция, которая привела к тому, что после Чернобыля постоянно росла мощность медико-диагностической аппаратуры, которая позволила выявлять больше патологий.

Кроме того, радиация считалась смертельной на тот момент. Она является одним из самых легко измеряемых загрязнителей, но ее не видно, не имеет запаха... Сочетание физических и психологических черт радиации и ее символического культурного значения привело к тому, что планета была окутана глобальным кошмаром.

Сколько трагедий, сопоставимых с Чернобылем, пережило человечество с 1986 года?

Не могу придумать ни одной.

Чернобыль — это было событие, которое показало катастрофическое различие реальности с ее моделями. Можно сказать, что в Чернобыле все жили как в раю: никто не представлял, сколько и каких вокруг техногенных угроз.

Следующим, подобным по значению к Чернобылю, событием стало 11 сентября 2001 года. Этот террористический акт открыл новую эру человечества. Он визуализировал опасность терроризма. Человечество, особенно крупные города, имеют очень интенсивную и поэтому уязвимую инфраструктуру.

А после 11 сентября?

Российско-украинский конфликт. Даже Майдан, потому что Майдан — это наше внутреннее дело. Этот конфликт открыл новую опасность: государство, которое экономически и интеллектуально сильно ослабленно, но которое имеет ядерное оружие и ведет себя безответственно.

Общество, способное выработать новую технологию, имеет такой уровень культуры, что параллельно оно производит и определенные предохранители против использования этой технологии. Проблемы начинаются, когда эта технология передается в менее развитое, менее этично зрелое общество. Когда римляне разработали эффективное в то время оружие, а потом, условно говоря, за кожи продали его гуннам-варварам, то они этим же оружием уничтожили Римскую империю. Настолько, что уровень развития, достигнутый в ней, не был возобновлен даже за 500 лет.

С Россией — так же?

Да. СССР и США разработали ядерное оружие, но они имели интеллектуалов и ученых, которые понимали, насколько это опасно. Политики были ответственны, им хватало мозгов не использовать ядерный потенциал. Сейчас сложилась ситуация, когда ядерное оружие есть, но владеет им фактически уже другая страна.

При Союзе на уровне массовой культуры велась колоссальная пропаганда против ядерной войны, за мир. А в России — с экранов телевидения призывают к рассеву "радиоактивного пепла", к употреблению ядерного оружия. И опасность даже не столько в этих словах, сколько в их истерической тональности.

Если предположить, что ядерное оружие будет применено Россией — что останется после этого?

От кого?

Вообще. Потому что, кажется, сейчас не у всех есть четкое понимание того, что такое ядерный чемоданчик и чем может завершиться его применения.

Как человек, которого учили быть офицером химической, радиологической и бактериологической разведки в третьей мировой войне, и который имеет определенный профессиональный и жизненный опыт, могу предположить, что если Россия использует тактическое ядерное оружие — то есть, ядерный взрыв малой мощности — то, подозреваю, ей вообще перекроют кислород санкциями, дипломатическими и экономическими инструментами. И все.

А если будет взрыв большой мощности?

Здесь никто не возьмется предсказывать. Думаю, Запад не будет реагировать по принципу "око за око, зуб за зуб" — по крайней мере сразу. Западная культура — культура градаций реакции.

В эпицентре взрыва не будет ничего. У тех людей, кто будет жить по ветру от эпицентра, — все будет очень плохо. Те, кто будет жить не по ветру, — им будет не столь плохо, возможно, там даже смогут обойтись без радиационных поражений.

Есть несколько поражающих факторов: взрыв и ударная волна, световое излучение и проникающая радиация, радиоактивное загрязнение и электромагнитный импульс, который выводит из строя электронику, провода и т. д. Для тех, кто окажется под взрывом и излучением — уровень паршивости будет зависеть от дистанции. В радиоактивно сильно загрязненной зоне надо будет все бросать и бежать... Поэтому Чернобыль учит не только реакции на мирные чрезвычайные события, но и на угрозы такой войны.

Три самые нелепые мифы Чернобыля, которые дожили до наших дней и на которых до сих пор активно спекулируют?

Первый. Чернобыльская зона мертва, там житья сейчас нет и не будет еще тысячу лет, потому что период полураспада радионуклида Х, Y или Z составляет тысячу лет. Это неправда. Чернобыльская зона уже сейчас жива, и там живности ведется лучше, чем вне зоны. А чем больше период полураспада радионуклида, тем он безопаснее.

Второй. Радиация в любом количестве опасна, даже от малых доз радиации могут быть негативные эффекты. Это все тоже глупости по целому ряду причин. Малые дозы радиации нейтрализуются организмом. Более того, негативные эффекты, даже если они есть, не обнаружишь с чисто научно-методологических соображений.

Человек — сложный объект, на который влияют тысячи факторов. Для того, чтобы доказать, что именно радиация вызвала те или иные негативные изменения, надо обеспечить такие экспериментальные условия, когда все другие факторы будут стабильными. С людьми это невозможно. Мы не можем контролировать количество выпитых чашек кофе, бессонных часов, стрессов через любовные переживания и так далее. Кроме того, существует понятие гормезиса, положительных эффектов малых доз радиации. Гормезис уже давно доказан у растений, и относительно недавно — в мышей.

Третий. Все ликвидаторы — физически и психически больные люди, которые поражены импотенцией, раком или уже вообще умерли. Это преувеличение, мягко говоря.

А от чего больше всего пострадали сами ликвидаторы?

Не от облучения. Большинство, как я, получили дозы в пределах радиационной травмы, с которыми организм справился. Но людей напугали, пообещали компенсации, если они заболеют. И кто-то себя накрутил, кто-то самонавеялся...

Мой личный вывод: во-первых, Homo sapiens, как биологический вид, физически построен значительно прочнее, чем принято думать. В том числе — и в смысле устойчивости к радиации, которая является лишь одним из воздействий окружающей среды на организм. Во-вторых, мы значительно уязвимее, чем принято думать, как существа с развитой психикой и как социальные существа.

Сейчас, в глобально информатизированной эре, мы значительно уязвимее к информации. Один из самых очевидных уроков Чернобыля: сейчас СМИ столь же мощные, опасные и неконтролируемые, как ядерная энергетика в 1986 году. Тогда и общество, и профессионалы тоже не понимали всю меру опасности.

Решения об отселении. Насколько адекватно они принимались и насколько могли справиться с той паникой, которая началась?

В тех условиях, с той культурой населения, паника обязательно возникла бы. Культуры и сейчас нет, а тогда не было тем более. Возможно, можно было бы лучше информировать население, но не было такой готовности.

Замалчивание повлияло на настроения?

Повлияло. С одной стороны — замалчивание. С другой — сплетни, слухи, которые преувеличивали. Но сейчас, смотрите, при наличии свободы слова, СМИ тиражируют те же слухи и эффект фактически такой же. До сих пор нет системы информирования о чрезвычайных ситуациях в стране. Ее нужно сделать. И это один из уроков Чернобыля.

Вместо того, чтобы говорить о том, что мы чтим память погибших ликвидаторов — лучше сделайте что-то! Примите закон об информировании о чрезвычайных происшествиях, наконец. Потому что сейчас когда горит какая-то нефтебаза — меня зовут как эксперта и я, как Кашпировский, должен сидеть и всех успокаивать. Еще большая истерия началась, когда в прошлом году горели чернобыльские леса.

Отселения — это очень показательный момент. С моей точки зрения, в политике отселения не было понимания того, что эффекты радиации, в зависимости от дозы, существенно отличаются.

Тость?

Отселяли сверх меры. Да, радиация опасна. Но когда это уже произошло, то нужно выбирать между двумя плохими вариантами. Первый — оставить людей на территории, которая относительно опасна. Второй — взять и выселить их навсегда. Последнее — это и моральная травма, и колоссальные экономические издержки, и целый ряд факторов, которые будут гарантированно негативно влиять на здоровье людей.

Наши экипажи разведки часто были последними, кто приезжал измерять села, это называлось объективным контролем. Это была дальняя зона. Когда мы замеряли и видели, что загрязнение более 0,7 милирентген в час — село надо выселить. Живет село. В котором иногда уже живут отселенные жители еще нескольких деревень. И вот завтра к ним придут, скажут "Бросай все навсегда, скот под нож и вон отсюда". Могу представить, какой вой селом поднимется... Это невероятные страдания людей. Именно они были в значительной степени причиной и моего стресса, и стресса многих ликвидаторов. Помочь не можешь, но совесть тебя грызет. Поэтому я всегда говорю, что политика в отношении местного населения должна быть гибкой.

К примеру?

Кого нужно было выселять навсегда — это около 20 сел и город Припять в том числе. Для других нужно было полное временное отселение — их выселяют, расселяют в месте временного поселения, но они знают, что они вернутся через определенное время. И тогда уже группы самих жителей по очереди, сменами охраняют территорию, поддерживают порядок, предотвращают мародерство. Следующий пояс, еще дальше от эпицентра — отселение только детей и беременных на определенный период. Следующий пояс — зона, куда нужно просто подвозить еду, воду и специальные средства, но жить их можно оставлять.

То есть, это не тот случай, когда работает принцип "лучше перебдеть, чем недобдеть?"

Что я понял еще в 1986 году — мероприятия по ликвидации последствий аварии сами являются источником опасности. И вот такой универсальный подход "лучше перебдеть" просто наносит вред.

Украина уже ликвидировала последствия Чернобыльской аварии?

Абсолютно нет. Эти последствия больше затухают природным образом, а не потому, что что-то делается. Люди вымирают, проблемы притупляются.

У Украины нет перспективной политики комплексной ликвидации последствий аварии. А эффективная ликвидация может быть только комплексной. Нужно объединить и социальные, и информационные, и культурные, и экономические аспекты. А теперь вопрос зоны отчуждения разбросали кому как попало. А нужна концентрация усилий и взаимодействие, потому что сейчас одна грань аварии просто перетекает в другую — часто еще более неприятную...

Информационные волны, которые поднимаются вокруг саркофага, его восстановления, развития, перестройки — они, по Вашему мнению, реально оправданы?

За все эти 30 лет не было ни одного случая чрезвычайной ситуации на ЧАЭС или саркофаге, которые бы имели опасность вне 30-километровой зоны.

Саркофаг нужен. Но нужно понимать, что это просто большой сарай. Специфический и толстый, построенный, чтобы оградить блок от окружающей среды, чтобы туда не попадала вода, ветер все это не разносил. Там было много дыр — их починили. Западная стена была ненадежна — ее подперли. Я, как и многие другие специалисты, не уверен, что нужна такая уж дорогущая арка.

Саркофаг — это один из успехов ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы. Успех, что удалось все это впихнуть в этот сарай. С нуля за полгода разработали концепцию, чертежи и начали строить. Он снял проблему — а потом его можно латать сколько угодно.

Чернобыльский туризм...

Стремительно растет во всех измерениях. Растет количество туристов, которые туда приезжают (ну, за исключением 2014 года, когда иностранцы боялись ехать в Украину). Растет число стран, которые посещают зону. Растет в плане идейно-организационном.

Моя позиция такова, что мы — нация победителей Чернобыля. Это колоссальный опыт — и профессиональный, чисто человеческий — которым нужно делиться, зарабатывать на этом и поднимать узнаваемость нашей страны.

Осознание туристического потенциала Чернобыля Вы уже видите?

Его еще нет в полной мере. Относительно взглядов на будущее зоны доминируют радиационные вопросы. Они важны, безусловно. Но это один из компонентов, и это тот компонент, который должен отходить в бэкграунд, к фоновым вопросам. Его можно поставить под контроль, чтобы никаких ЧП не было, и развивать новые подходы.

Мы в 2013 году решили сделать исследования наших туристов. Разработали анкеты, провели опрос. Включили туда вопросы, из какой страны люди приехали, надолго ли они в Украине, сколько средств планируется потратить на проживание, сувениры, питание, развлечения... И при обработке ответов удивленно выяснили, что только туристы "Чернобыль тур" в 2013 году привезли в Украину миллион долларов!

Я давно предлагаю идею создания Чернобыльского национального парка, как одну из мер по ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы. Признано, что доминируют социально-психологические негативные последствия катастрофы. Туризм — один из способов борьбы с этими последствиями. Хорошо, что сейчас новое руководство Чернобыльской зоны начинает по-государственному смотреть на туризм, начинает общаться с туроператорами. Думаю, что после годовщины будут сделаны новые шаги и Чернобыльский туризм будет развиваться дальше.

Какая нужна поддержка?

В первую очередь — инфраструктура. В прошлом году зону посетило 15 500 туристов. Если считать с делегациями — 22 тысячи. Люди приезжают в многодневные туры, ночуют в Чернобыле. А там всего один отельчик на 30 человек, более-менее относительно приличный. Еще один — остался еще с советских времен. Туда тоже где-то столько же влезет. А если одновременно туда приезжает 100 человек — что делать?

Нужно сделать так, чтобы людям было куда пойти. Я не говорю, что надо там строить дискотеки. Есть куча других вариантов организации досуга. Кроме того, Чернобыль — это не только АЭС. У этого города большая и интересная история. Стоит ее рассказать.